Я так и не понял, почему перед разговором с этой изысканной хрупкой художницей организаторы интервью, как в любом другом случае, предупреждали, что разговор может и не сложиться. Почему? Она не любит говорить широкими общими фразами? А кто-то действительно скучает за ними? Не хочет выставлять себя актуальной и злободневной? И разве искренность — это что-то плохое? Не выражает особого восторга от перспективы пообщаться с нашим братом? То, может, в том, прежде всего, заслуга нашего цеха?

А сложилась беседа не сложилась — решайте сами.

— Госпожа Ева, обычно вас представляют как немецко-украинского режиссера. При этом все ваши ленты русскоязычные. Итак, немецкий, украинский или русский: что преобладает?

— Наверное, я прежде всего украинский режиссер. Потому снимаю здесь, в Украине, хочу снимать здесь, и все мои ленты, начиная со студенческих короткометражек, снимала здесь.

— Правильно ли будет сказать, что Украина — это для вас прежде всего Одесса?

— Нет, это не совсем так. Очень люблю Одессу. Но Украина для меня — это не только Одесса. Люблю Запорожье, остров Хортицу. В общем, все, что знаю про Украину, люблю.

Родилась в Запорожье, росла там до 19 лет. Кстати, папа однажды прочитал мое интервью, где я якобы говорю, что родилась в Запорожье, а все мои предки из Одессы. Не помню: неужели такое говорила? Ему было очень обидно. Так, в Одессе у меня много родственников, но папа родился в Москве, мама — в Мелитополе. Так сложилось, что лучше всего чувствую себя именно в Одессе. У меня есть личная привязка к городу. Здесь действительно живут родные, наверное, самые близкие после родителей и по степени родства, и по отношениям.

— Где вы больше живете — в Одессе или в Германии?

— Зависит от того, есть ли работа в Одессе. Сейчас есть конкретный проект, над которым работаю. 2 мая 2014-го, когда в Одессе произошла трагедия, как раз была в городе, снимала фильм «Песня песен».

— Предыдущая ваша лента «Дом с башенкой» снят за несколько лет до той драмы, которая продолжается в Украине до сих пор. Там про войну. Или этот фильм сейчас имеет вид своеобразного, пусть даже невольного пророчества?

— Нет, конечно.

— У вас не возникало желание снимать о том, что происходит на наших глазах?

— Не считаю себя способной к этому подходить. Я для этого не квалифицированная. Конечно, у меня есть собственное мнение, но это не значит, что я готова ее публиковать, делиться ею, осознавая, какая за этим ответственность. Не дистанціююся. Просто не делаю это кино, понимаете? Не занимаюсь социальной критикой — никогда. Даже когда делала документальное кино о бездомных, не занималась социальной критикой.

— А чем занимаетесь?

— Стараюсь заниматься искусством. Не декоративным имею в виду. Люди почему-то недооценивают такое понятие, как искусство. Им кажется, что когда в нем не будет достаточно социальных, политических, психологических ниточек, то это вроде и не считается, это цветочки. Считаю, что считается, что глубину можно и нужно себе позволить не в социальных мотивах. Хоть заниматься социальными мотивами — дело благодарное. Больше шансов найти и зрителя, и собеседника, и финансирование. Но меня туда не тянет.

— Думаю, вы недооцениваете свою роль в плане влияния на социум.

— Считаю, что у каждого художника, у каждого человека, которая публикуется, очень большая ответственность в социальном плане тоже. И я здесь не исключение. Но если мое влияние вообще возможен, то он может быть, даже если я сама не акцентирую на социальных темах. Поэтому когда о «Дом с башенкой» говорят, что это критика советской действительности, я этого не имела в виду. Если кому-то так нравится, кого-то это вдохновляет — то и хорошо. Хороши или плохи его герои — тоже оставляю зрителю: как он считает нужным, так пусть и толкует.

— Лента черно-белая. Это стилизация под старое кино?

— Нет, это не стилизация. Таково художественное решение. Мне и оператору это показалось единственно правильным.

— Если бы мне кто сказал, что ленту снял в 1970-1980-х кто-то из тогдашних мастеров, то я поверил бы.

— На тех показах, где я была и встречалась с публикой, заметила, что мой зритель — это обычные люди разного возраста, которые просто приходят в кино, потому что любят его, без претензий на знание, скажем, арт-хауза. И у меня есть шанс такого зрителя получить. А среди критиков, журналистов, людей, которые считают себя продвинутыми в смысле понимания киноискусства, у меня немного шансов, как мне кажется.

— А я заметил другую ситуацию. В Одессе почти каждый интеллигентный человек знает, кто такая Ева Нейман, но это совсем не означает, что она видела хоть один ваш фильм. При этом есть немало тех, кто считает ваше творчество близкой именно к арт-хаузу.

— Не задавалась этим вопросом. Мне, честно говоря, не важно, как меня называют.

— Может, дело в том, что несмотря на неоднократные ваши возражения, из вас делают вторую Киру Муратову и изначально имеют эту настроенность: если Ева Нейман, то это что-то в стиле Киры Муратовой?

— Кира Муратова — замечательный режиссер, у него есть чему учиться. Я, наверное, так и делала. Но мы совсем из разного теста. Она человек, достойна всяческого восхищения, и как личность, и как художник. Я очень рада, что мне довелось быть с ней знакомой и видеть, как она работает. Я очень ценю этот факт в моей жизни.

Но как режиссер я иду своей дорогой. Однако у всех журналистов, с которыми общалась, возникает вопрос о Киру Муратову. Я когда-то допустила ошибки и бурно отреагировала на то, что нас сравнивают. И журналисты это подхватили: что в газетах написано, об этом и говорим. И поэтому обычно отказываюсь от интервью.

— Позвольте спросить о другом человеке, с которым тесно связана ваше творчество. Две из трех ваших полнометражных лент снято по произведениям Фридриха Горенштейна. Вы были с ним лично знакомы?

— Это было одно из самых ярких знакомств в моей жизни. Это драгоценность в моей памяти. Считаю его интересным писателем. На самом деле немногих писателей так высоко ценю, как Горенштейна. Он пишет фактически готовыми кадрами — мое дело было расшифровать каждое его слово. Рассказ «Дом с башенкой» — шедевр. Оно питало меня, воспитывали, вело в художественном смысле. Казалось, что когда буду заниматься этим материалом, ростиму. На это надеялась.

— Планируете еще что-то снимать по произведениям Горенштейна?

— Пока у меня другие планы.

— Не поделитесь?

— Хотим снимать детектив.

— У вас же ничего подобного не было?

— Теперь будет. Наверное, это тоже станет своеобразным дебютом.

Иван ШЕВЧУК