В одном из интервью Мирослав Слабошпицкий сказал: «Мир изменился. И очень хочется, чтобы украинское кино, которое в разные времена утверждали Довженко, Параджанов, Муратова, Ильенко, принесло в мировой киноконтекст что-то оригинальное, что-то новое». Думаю, это «нечто новое» сейчас олицетворяет он сам. Подтверждение этому — многочисленные награды престижных кинофорумов. Но в начале разговора хотелось выяснить у художника, каким был его путь к профессии.

— Господин Мирослав, вы родились в семье известного писателя. Что для вас было определяющим в выборе профессии режиссера?

— Я не очень любил читать — меня заставляли. Зато с детства увлекался кино: бывало после школы успевал смотреть в кинотеатрах по 2-3 фильма в день. Это лучшее, что можно было делать, то я и решил делать кино. Правда, некоторое время была мечта стать биологом — люблю животных.

— В этом году киноотрасль отметилась количественно и качественно, о чем свидетельствуют успехи на фестивалях различного достоинства, в том числе призы в Лондоне фильма Алены Демьяненко «Моя бабушка Фанни Каплан» (кстати, за роль брата Ленина в нем вас отмечено на Одесском международном фестивале), в Мангейме (Германия) получил приз фильм «Гнездо горлицы» Тараса Ткаченко. Режиссер стал новым председателем Союза кинематографистов Украины.

— Ее предыдущий руководитель Сергей Трымбач был хорошим председателем союза, но он отбыл два срока. Ткаченко достаточно сложно. Получилось так, что при Тримбаче правления НСКУ было либеральнее, чем нынешнее, которое выбрали рейтинговым голосованием. Я прошел последним, 42-м. Почти всех молодых, то есть моложе 50, отрубили. Я шутил на съезде: Тарас, спасибо тебе, что ты взял на себя миссию похоронить эту организацию. Не думаю, что он мечтал быть председателем. И в целом ситуация в современном украинском кино положительная. Тем, кто приходит в этот бизнес, значительно легче, чем было нам, потому что начинают снимать много фильмов. Отмечу, что все национальные кинематографии, кроме Соединенных Штатов, финансируют средствами налогоплательщиков.

— Вы рассматриваете кино как бизнес, а я ваши фильмы воспринимаю как искусство. Благодаря таланту и образованию, глубокому знанию визуальных искусств вы умеете растворить метафору в реалистическом фоне ленты и насытить сопереживание зрителя.

— Я много общаюсь с американскими производителями. Их кинобизнес устроен довольно просто, но он лучший в мире. Я не вижу противоречия: бизнес — это дело, которым занимаешься, определенная область деятельности, которая имеет свои законы. В конце концов, зритель или покупает билеты, или нет.

Читателю на заметку: Кинопроизводство, как и любой другой бизнес, развивается по определенным экономическим законам. Тот кто лучше знает и понимает их природу, будет более успешным в этой сфере. Именно для тех, кто стремится высоким достижениям в кино-бизнесе, был посвящен тренинг компании EAVE (Европейский Аудиовизуальный Бизнес) инновационного маркетинга и методов дистрибуции кино — http://iff-charity.org/ru/5-oktyabrya-2017-roku-trening-po-innovatsionnomu-marketingu-i-metodam-distributsii-kino-ot-mezhdunarodnoj-organizatsii-eave, организованный Всеукраинским благотворительным фондом Игоря Янковского «Инициатива во имя будущего» и Ассоциацией киноиндустрии Украины.

— Окупил себя авторский фильм «Племя»?

— Не знаю, во всяком случае, фильм один из самых прибыльных в нашем кинематографе. Это не за счет Украины, а потому, что его купили 45 стран. «Племя» — одна из лент, которые и до сих пор приносят прибыль в бюджет.

— Ваш фильм собрал больше всего наград за историю украинского кино. Он опередил «Тени забытых предков»?

— Возможно, я точно не могу сказать. Но сравнение с «Тенями» некорректное. Времена разные. В «Племя» более 50 наград, фильм принял участие в более чем 100 фестивалях. Его не показали в мусульманском мире и в Китае, хотя проданы права в Гонконг и Макао. Ко мне обращались россияне, чтобы я удалил некоторые эпизоды — я дважды отказал. В России фильм показали по каналу ТНТ таким, каким я его снял.

Вы жили в России. Чувствовали уже тогда последствия пропаганды «русского мира»?

— Я там работал шесть лет вторым режиссером. Мне надо было выживать, потому что в Украине нигде не мог устроиться. Поскольку моя жена из Петербурга, мы поехали в Россию. Понятное дело, мы разные народы. Для меня распад СССР — это День Независимости, День освобождения. А господин Путин выразил фантомные боли по утраченной империи. Сейчас их разделяет почти вся русская интеллигенция и в целом народ. Это часть картины их мира. Но им значительно ближе азиатские мигранты, чем украинцы. В большинстве метрополий осели и жители бывших колоний. Метрополия высасывала творческих людей. Сейчас ситуация изменилась. Бесплатное образование можно получить во Франции, Германии. Мы становимся частью европейского мира явочным порядком. Современные образованные люди — англоязычные, и им не приходит в голову ехать в Москву строить карьеру, мы интегрируемся в Европу. Думаю, что трагедия смены места жительства преувеличена. Долететь из Киева до Берлина можно быстрее, чем ехать с Теремков на Троещину через пробки. Теперь есть интернет, мы все на связи. Когда у меня был тур в поддержку «Племя», я менял аэропорты и порой забывал, в какой стране нахожусь.

— Вас трижды за «Племя» отметили в Каннах. Которая кинонаграда самая существенная для вас?

— Есть награды, которые эстетически мне нравятся. Горжусь наградой Европейской киноакадемии, потому что ее ни у кого из украинцев нет. Претенденты с постсоветского пространства были, а получили «за дебют» я и Андрей Звягинцев. Это такая себе компенсация после всей мерзости с выдвижением «Племя» на «Оскар» в Киеве. У нас тогда был карт-бланш. Только произошла Революция достоинства, и у мира были определенные иллюзии относительно Украины. Профессиональная американская пресса, с которой начинают день, после украинского отбора на «Оскар» поставила Украину и коррупцию в один ряд. Ведущие медиа в мире кинематографистов — уважаемые и влиятельные члены мирового делового общества. Они составляют впечатление о государстве. Это не было так опасно для страны, как нам казалось здесь.

— Что больше всего нравится из ваших кинематографических ипостасей?

— Больше всего люблю съемки. Это самый счастливый момент. И самый сложный — хоть он изнуряющий, но возникает ощущение счастья.

— В свое время вы работали преподавателем и даже криминальным репортером.

— Это было в студенческие годы и продолжалось недолго. Все искали работу, надо было выживать. В целом считаю, что репортерская работа для человека, который стремится быть режиссером, очень правильная, потому что она дает возможность познавать жизнь в разных ее проявлениях. Мне эта работа очень нравилась. А уголовный экстрим повлиял на манеру мыслить. Я люблю фильмы Скорсезе, Тарантино. Признаю, что преподавательского таланта у меня нет. И я слишком молод, чтобы иметь учеников.

— Планируете снять криминальный экшн, в общем, жанровое кино?

— Надо делать то, что тебе интересно. Мне — авторское кино. Думаю, не надо делать то, что не является естественным.

— Вы часто снимаете непрофессиональных актеров, но достигаете с ними потрясающей органики. В фильме «Люксембург» тоже задействованы непрофессионалы.

— В фильме «Люксембург» нет известных имен, хотя есть профессиональные актеры. Его стиль диктует определенные условия. Я стараюсь строить характер, образ, и может сложиться впечатление, что у меня работают непрофессиональные актеры. У нас не существует системы звезд, и для интернационального рынка нет смысла искать кого-то из известных у нас актеров. Американское кино стоит на институте звезд. Это диктует стиль съемки, манеру повествования истории. Самое дорогое в кино в финансовом эквиваленте — это звезда. О чем бы снимали американский фильм, всегда снимают звезду.

— А какую мировую кинозвезду вы пригласили бы, имея соответствующие финансы?

— Не могу об этом говорить, я имею американского агента, и надо сначала определиться с ним на эту тему, потому что есть определенные предостережения. Например, Джареду Лето очень понравился фильм «Племя». Я с ним бы поработал, хоть и незнаком лично. Есть много замечательных актеров в Америке, может, с кем-то встречусь в работе над фильмом. Кстати, следующий будет на английском.

— Как в семье относятся к специфике вашей работы и ее результатов?

— Отцу нравятся мои фильмы. Скажем, на «Племя» трижды ходил, гордится им, как и мать. А «Диагноз» состоялся только потому, что он дал на него деньги.

— А жена? Не критикует?

— Мы с женой работаем вместе. Конечно, она апологет. Зачем мне критик? Она имеет на меня большое влияние. С ней делаем все: обсуждаем идеи, подбираем кадры. Она выполняет кучу черновой работы на этапе исследований и сценария. Я не пишу сценарий, а диктую ей. Так лучше, легче. Писать вообще сложно. Я пишу, потому что режиссер. Если бы кто-то писал за меня, я был бы рад.

— Планируете ли фильм по прозе вашего покойного друга Олеся Ульяненко?

— Я очень высоко ценю его как писателя. С режиссером Владимиром Тихим, моим институтским другом, мы планируем работу нашего общего друга и реализовываем волонтерскую программу о нем. Планируем продюсировать на государственные средства документальный фильм об Олесе. Я веду переговоры относительно экранизации его произведений как продюсер. Считаю, он должен занять достойное место в истории Украины как борец за свободу творчества. Скандал с книгой «Женщина его мечты» привел к фатальным последствиям. Эту трагедию в определенной степени можно сопоставить с кейсом Гонгадзе. Ульяненко вел борьбу за свободу творчества, а это — составляющая свободы слова.

— Складывается впечатление, что вы легко находите средства на свои проекты.

— Мои фильмы так или иначе финансируемые государством. Кино убыточное, если не снимается на английском и без звезд. Но кинопроизводство — атрибут цивилизованного государства, это как паралимпийская сборная. Хоть я человек верующий, но понимаю, что культура в секуляризованном мире — некий заменитель религии. Кино формирует культурную идентичность. При отсутствии украинских фильмов и языкового барьера у нас за 25 лет сформировалась культурная идентичность с русским. Это большое преступление власть имущих, что не развивали национальное кино, думаю, неосознанно. Украиной почти все время руководили бескультурные люди, в стране был отрицательный отбор, и случилось то, что случилось. Кто не хочет кормить свою культуру, будет кормить чужую армию.

— Чтобы вы пожелали сделать чиновникам и политикам, чтобы у нас было больше качественных явлений в культуре?

— Я желаю им подражать лучшим европейским образцам в законах. Относительно кино надо использовать принцип «длинной руки». Я больше занят фильмами и меньше слежу за политикой. Не скажу, что я аполитичен, но фильм съедает все мое время, потому что кино — это серьезное поле деятельности, не проще квантовуой физики.

— На какой стадии работа над «Люксембургом», и какая главная проблема, связанная с фильмом о Чернобыльской трагедии?

— Съемки всегда проблематичны. Вот когда их нет — это большая проблема. Мы работаем с агентством по управлению зоной отчуждения. Они относятся к нашей работе с пониманием. Но Чернобыль — закрытая территория, режимный объект, есть определенные правила. Думаю, фильм завершим весной. Его уже приобрели для проката 10 стран: Нидерланды, Португалия, Чехия, страны бывшей Югославии, Греция. На каком фестивале будут демонстрироваться впервые — не мы решаем, а их организаторы.

— Проверяете, сколько накопили радиации?

— Конечно.