Не знаю, как другие, а я сама себе все чаще напоминаю старичка-хранителя музея из фильма «Белое солнце пустыни». Того самого, который с пеной у рта доказывал, что охраняет народное достояние и исторические ценности, и которого быстро застрелил Абдулла. Ну, чтобы не мешал серьезным людям своей болтовней.

К печальному исходу хранителя музея я совершенно не стремлюсь. Но события последнего времени больше удручают, чем окрыляют. Коронавирус… Кажется, он на какое-то время станет неизменным спутником нашей жизни. Не скажу, что навсегда, этого никто не знает, но несколько лет — скорее всего. Вопли о вакцинации, потопы, пожары, нестабильная обстановка в мире и удушающая липкая жара.

Засыпаешь с мыслью «День прожит и слава Богу» и просыпаешься с ней же: «Дай Бог прожить тихо и мирно». Боишься порой и компьютер открыть, новостную ленту прочитать: то этот умер, то тот при смерти, то там что-то взорвали, то сям что-то захватили. Негатив парализует волю и разум, оставляя царствовать страх. Обыкновенный животный страх, глубинный и безразмерный, с помощью которого так легко управлять людьми. То есть сознательно ограничивать взрослых совершеннолетних, разумных и порядочных людей в свободе. За что?.. Во имя чего?

Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.

Так и хочется воскликнуть вслед за Пушкиным: «Это про меня! Я тоже хочу в побег! В обитель дальнюю и желательно прохладную!»

Но побег по нынешним временам возможен в основном лишь виртуальный. Да и в память. Там хоть не надо надевать маску, предъявлять справку о вакцинации и делать ПЦР-тесты. Там ты свободен той единственной тонкой душевной свободой, из которой ткется счастье. Жаль только, что ты оцениваешь выделку, прочность и краски этой ткани уже после готовности. Хорошо бы ценить ее еще на ткацком станке.

Имя моего нынешнего героя вспомнят сейчас разве только, когда заговорят о поэтах-лицеистах. Того самого знаменитого первого пушкинского выпуска, о котором поэт писал в стихотворении «19 октября»:

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Художник Б. Гущин, кадр № 13 из д/ф «Пушкин в лицее»
Фото: В. С. Непомнящий, кадр из д/ф «Пушкин в лицее», diafilm.net

К другу Пушкина — Антону Дельвигу, слова «как душа, неразделим и вечен» относились более чем к кому-либо другому. Именно о нем, белокуром увальне, которого из-за неторопливом и нерасторопности дразнили почему-то прозвищем Лень-Тоси, Пушкин написал потом полные тоски и боли строки:

Никто на свете не был мне ближе Дельвига.
Помимо его прекрасного таланта, это была отлично устроенная голова и душа склада необычного. Он был лучший из нас.

Антон Антонович Дельвиг — представитель старинного, но вконец обедневшего рода. Его предки были баронами, перебравшимися в Россию из Прибалтики. Антон родился в Москве 6 августа по старому стилю и 17 августа по новому 1798 года. Жалованья отца, отставного генерал-майора, с трудом хватало на жизнь. Мать Любовь Красильникова была внучкой астронома Андрея Красильникова.

Родители отдали мальчика на обучение в частный пансион. И там маленький Антон обратил на себя внимание любовью и незаурядными способностями к древним языкам и литературе. Учителя в один голос советовали родителям отправить ребенка в недавно открывшийся Царскосельский лицей.

Антону было 13 лет. На фоне своих порывистых и субтильных сверстников он был неуклюжим, полным, рыхлым, да к тому же тугодумом в точных науках. От педагогов ему немало доставалось за его медлительность.

Художник Б. Гущин, кадр № 16 из д/ф «Пушкин в лицее»
Фото: В. С. Непомнящий, кадр из д/ф «Пушкин в лицее», diafilm.net

Но как только доходило до литературы, подросток волшебным образом преображался! Он даже становился выше ростом, вдохновенным, порывистым! Цитировал классиков на языке оригинала, еще не вполне зная его, и, конечно, писал стихи. А рассказы его завораживали богатой фантазией. Но как только вдохновение слетало с него, он превращался в прежнего тугодума-увальня. Валялся в постели, бродил по парку вблизи лицея, читал запоем любимые книги.

После окончания лицея Дельвиг поступил служащим в департамент горных и соляных дел, а спустя некоторое время оказался сотрудником канцелярии министерства финансов. Трудно было придумать более неподходящую должность для наперсника муз, вечно витающего в облаках Антона. Не то что любви, а даже малейшей тяги он к работе не питал. А поручения начальства исполнял так медленно, что нередко получал нагоняй. Но его, кажется, это не очень волновало. Ум и душа его были заняты поэзией. Ею он был богат и счастлив:

Когда я в хижине моей
Согрет под стеганым халатом
Не только графов и князей —
Султана не признаю братом!
(«Моя хижина» 1818)

Дельвиг мечтал о переводе на другую службу, посылал прошение за прошением на имя Алексея Николаевича Оленина, директора Императорской публичной библиотеки. В 1820-м его просьбы были услышаны: поэта приняли на службу помощником библиотекаря.

П. Ф. Борель, «Антон Антонович Дельвиг»
Фото: ru.wikipedia.org

Но и здесь Антон относился к службе своеобразно. В типичном дельвиговском духе. Вместо того чтобы составлять описание книг и заносить их в каталог, поэт вдумчиво читал их от корки до корки.

Предлог для увольнения нашли быстро. Дельвиг навестил в Михайловском своего лицейского друга, опального Пушкина. Увольнение последовало незамедлительно.

В судьбу я верю с юных лет.
Ее внушениям покорный,
Не выбрал я стези придворной,
Не полюбил я эполет
(Наряда юности задорной),
Но увлечен был мыслью вздорной,
Мне объявившей: ты поэт.

Дельвиг сменил несколько ведомств, но везде пришелся не ко двору. «Мысль вздорная» (а может, божественный глас), объявившая ему «ты — поэт», мешала сделать блестящую карьеру и стать респектабельным обычным человеком.

Антон Антонович Дельвиг не оставил большого литературного наследия — оно насчитывает около 170 стихотворений, но некоторые его стихи обрели бессмертие.

Изумительный романс Алябьева «Соловей» написан на стихи Антона Дельвига.

А песня, которая давно считается народной «Ах, ты, ночь ли, ноченька» на самом деле — романс Михаила Глинки на стихи Дельвига.

Но помимо литературного, у барона Дельвига был истинный дар книгоиздателя. В 1819 году с друзьями Александром Пушкиным, Вильгельмом Кюхельбекером и Евгением Баратынским он создал дружеское объединение «Союз поэтов».

Потом начинает издавать альманах «Северные цветы». Проявлял недюжинные организаторские способности, привлекая к сотрудничеству авторов из двух столиц. Дельвиг обладал какой-то особенной деликатностью души и удивительным чутьем на таланты. «Пусть добрым будет ум у вас, а сердце умным будет», — эти слова словно были произнесены феями над колыбелью Дельвига, и он полностью оправдал их своей короткой жизнью.

Следующим альманахом, выпускаемым Дельвигом, стал «Подснежник». Но все это были подступы к главному делу жизни поэта— «Литературной газете». Она была основана в 1830 году при поддержке Пушкина и Петра Вяземского.

Газета пользовалась огромным спросом, но в 1831 году отношения Дельвига с цензурой накалились до предела и издание газеты было приостановлено. Возобновлено оно было лишь после смерти Антона Антоновича.

Есть хорошее определение — «нешумной славы человек». Дельвиг был именно таким. Нешумным. Деликатным. Мягким, участливым. Но при этом ясно оценивающим собственные возможности и следующим своей дорогой. Он дружил со многими декабристами, его живо интересовала судьба газеты «Полярная звезда». Но при этом он предпочитал оставаться на расстоянии от бурных событий. Каждому своя доля и свой путь.

Звезды были благосклонны к нему. Личная жизнь сложилась удачно. Ну, или ее можно было считать удачной…

Его женой стала очаровательная Софья Салтыкова, дочь тайного советника. В Софью был влюблен и сватался к ней декабрист Петр Каховский, но получил отказ. Осенью 1825 года Софья Михайловна вышла замуж за барона Антона Дельвига.

Софья Михайловна Салтыкова (1806−1888), жена поэта Антона Дельвига
Фото: ru.wikipedia.org

Жениху было 27, невесте 19 лет. Оба были молоды, хороши собой, оба любили литературу и искусство. Их дом вскоре стал литературным салоном, гостями которого были многие известные люди того времени. Привлекали их радушие и талант хозяина и очаровательность хозяйки. Она играла на фортепиано, исполняла современные романсы и была, по общему мнению, украшением дома.

Но при всем своем очаровании Софья Михайловна была отчаянной ветреницей и нередко давала мужу повод для ревности. Злые языки поговаривали, что она вышла замуж за Дельвига только из-за его титула, что вообще не умела любить, была так же холодна, как красива, и что ни казнь Петра Каховского, ни трогательные письма и стихи будущего мужа не вызывали в ней никакого чувства.

Не говори: любовь пройдет, О том забыть твой друг желает; В ее он вечность уповает, Ей в жертву счастье отдает.

Завтра, надеюсь, увидеть вас и поблагодарить за драгоценное внимание ваше к человеку, для которого вы все и который называется обожающим вас Дельвигом. (Из письма Дельвига к невесте)

Он очень любил жену. В их союзе появилась единственная дочь Елизавета Антоновна, обожаемая отцом.

Но дни Антона Дельвига, «милого увальня, засони» и чрезвычайно доброго, талантливого и деликатного человека, были уже сочтены.

На закрытие «Литературной газеты» повлияли доносы писателя и журналиста Фаддея Булгарина. Шеф жандармов Александр Бенкендорф грозил ссылкой в Сибирь: в газете публиковались стихи опальных литераторов — Пушкина, Кюхельбекера, Рылеева.

Дельвиг начал часто болеть. Как сказали бы сейчас — впал в депрессию. И тиф, или, как говорили раньше, гнилая горячка, свел его в могилу в 32 года.

Софья Михайловна недолго носила траурные плерезы, через полгода вышла замуж за брата поэта Баратынского — врача Сергея Баратынского. И во втором браке было то же самое — кокетство, измены, ранняя смерть мужа.

«Это прямо-таки какая-то роковая женщина — все, кто любил ее, умирали», — так характеризовал Софью Салтыкову один из современников.

Умерла она по тем временам глубокой старухой в 1888 году, пережив и единственного сына (от второго брака), и третьего мужа.

За что страдать? Что мне в любви Досталось от небес жестоких Без горьких слез, без ран глубоких, Без утомительной тоски? Любви дни краткие даны, Но мне не зреть ее остылой; Я с ней умру, как звук унылый Внезапно порванной струны.

Кончина друга потрясла его друзей, в особенности Пушкина. В его письмах, стихах и прозе звучит крик боли:

…Вот первая смерть, мною оплаканная… Никто на свете не был мне ближе Дельвига…

Он был лучший из нас…

Он еще не оценен и теперь, когда покоится в своей безвременной могиле!

Дельвиг… говаривал: «Чем ближе к небу, тем холоднее…

Доброго Дельвига нет…

Но поэты неслучайно наделены тоскливым даром предчувствия. В 1831 году, через 9 месяцев после ухода Дельвига, Пушкин пишет стихотворение:

И мнится, очередь за мной, Зовет меня мой Дельвиг милый, Товарищ юности живой, Товарищ юности унылой, Товарищ песен молодых, Пиров и чистых помышлений, Туда, в толпу теней родных Навек от нас утекший гений.

Пророчество сбылось. Следующим после Дельвига в обитель «без слез и страданий» ушел Александр Пушкин.

В окончательной редакции этих строк после слов «за мной» было многоточие. «И мнится, очередь за мной…» Поэт будто взял паузу, перед тем как посмотреть в глаза вечности. Но в последующих академических изданиях многоточие было заменено на более оптимистичную запятую.

А Вечность запомнила паузу многоточия и поманила Пушкина к себе ровно через 6 лет после его лицейского друга.

Могила Дельвига в Некрополе мастеров искусств в Санкт-Петербурге
Фото: SerSem, ru.wikipedia.org

Могила барона Антона Антоновича Дельвига находится на Тихвинском кладбище Александро-Невской Лавры в Некрополе мастеров искусств. Светлым июльским днем 2019 года я с дочерью и подругой стояли у мраморного пилона, увенчанного фигурой ангела. Ангел был грустный, да и странно было бы ожидать чего-то радостного в таком месте.

Но, видит Бог, сейчас даже эти задумчивые прогулки вспоминаются с умилением, с тихой нежностью. Как много изменилось всего лишь за два года, как много стало недоступно. Или труднодоступно.

И все же я благодарна Судьбе, что, прежде чем обрушить на голову человечества глобальную беду под названием карантин и коронавирус, она позволила побывать в Питере. И запечатлеть его в своем сердце. Хорошо, когда можно путешествовать в памяти. Ее-то хоть не ограничить. Надеюсь…

Источник